Неточные совпадения
В конце концов на большей глубине открывается, что
Истина, целостная
истина есть Бог, что
истина не есть соотношение или тождество познающего, совершающего суждение субъекта и объективной реальности, объективного
бытия, а есть вхождение в божественную жизнь, находящуюся по ту сторону субъекта и объекта.
Истина есть свет Логоса, возгоревшийся в самом
бытии, если употреблять традиционную терминологию, или в глубине существования, или жизни.
Критерий
истины стали искать внутри самого познающего субъекта, в его отношении к себе, а не к
бытию.
В Церкви заложена вся полнота
бытия, в сознании церковном заключены все частичные
истины сект и ересей, оккультных школ и теософических учений.
Идея всеобщего спасения, очень притягательная и заключающая в себе долю
истины, легко превращается в злой соблазн, когда она понимается в смысле спасения не только полноты
бытия, но и самого зла, которое есть небытие.
И не возникла ли сама ошибка рационалистического сознания и отделение мыслящего субъекта от
бытия из той неосознанной
истины, что в основе
бытия лежит Логос, разумное начало?
В грехопадении произошло смешение
бытия с небытием,
истины с ложью, жизни со смертью, и история мира призвана Провидением разделить эти два царства, действительное и призрачное.
Человек, предоставленный самому себе, оставленный с самим собой и своим «человеческим», бессилен и немощен, ему не открывается
истина, не раскрывается для него смысл
бытия, не доступен ему разум вещей.
Философия должна быть свободной, должна искать
истину, но именно свободная философия, философия свободы приходит к тому, что лишь религиозно, лишь жизни цельного духа дается
истина и
бытие.
Но ложь пантеистического сознания в том, что оно смешивает все со всем, не отличает Творца от творения, не знает
истины о Троичности, не чувствует мистической диалектики
бытия и совершающейся в ней драмы с Лицами.
Познание
истины есть посвящение в тайны
бытия.
Должен быть восстановлен и на незыблемых основаниях утвержден реалистический тезис относительно
бытия, реалистический критерий
истины и реалистическое понимание процесса познания.
Вот почему религиозное восстановление духовной цельности в познании есть не порабощение познающего разума, а его освобождение, раскрытие ему путей к
истине, к
бытию.
Что три и один — одно, эта
истина не вмещается дискурсивным мышлением, но вмещается интуитивным мышлением, свободным от власти ограниченного
бытия, в котором ничто не может быть разом три и один, а должно быть или три или один.
«Если
истина есть не копия действительности, не символическое воспроизведение ее и не явление ее, сообразное с законами познавательной деятельности, а сама действительность в дифференцированной форме, то критерием
истины может быть только наличность самой познаваемой действительности, наличность познаваемого
бытия в акте знания.
Рассудочно, рационально
бытие не дается познающему,
истина не постигается.
В эту простую драму не вместилась еще полная
истина об участии всех существ, всех частей сотворенного
бытия в первородном грехе.
И мифологичность книги
Бытия не есть ложь и выдумка первобытного, наивного человечества, а есть лишь ограниченность и условность в восприятии абсолютной
истины, предел ветхого сознания в восприятии откровения абсолютной реальности.
Но
истину нужно заслужить, и потому познание
истины есть подвиг цельной жизни духа, есть творческое совершенствование
бытия.
«Что
истина существует, — накидывал он своим крупным почерком, — это так же непреложно, как то, что существуете вы, я, воздух, земля, и вящим доказательством сего может служить, что всяк, стремящийся отринуть
бытие истины, прежде всего стремится на место ее поставить другую
истину».
— Хотя франкмасоны не предписывают догматов, — развивал далее свою мысль наставник, — тем не менее они признают три
истины, лежащие в самой натуре человека и которые утверждает разум наш, — эти
истины:
бытие бога, бессмертие души и стремление к добродетели.
А что есть
истина? Вы знаете ли это?
Пилат[17] на свой вопрос остался без ответа,
А разрешить загадку — сущий вздор:
Представьте выпуклый узор
На бляхе жестяной. Со стороны обратной
Он в глубину изображен;
Двояким способом выходит с двух сторон
Одно и то же аккуратно.
Узор есть
истина. Господь же бог и я —
Мы обе стороны ея;
Мы выражаем тайну
бытия —
Он верхней частью, я исподней,
И вот вся разница, друзья,
Между моей сноровкой и господней.
Она не говорит: «Допусти то и то, а я тебе дам
истину, спрятанную у меня, ты можешь получить ее, рабски повинуясь»; в отношении к лицу она только направляет внутренний процесс развития, прививает индивидуальности совершённое родом, приобщает ее к современности; она сама есть процесс углубления в себя природы и развитие полного сознания космоса о себе; ею вселенная приходит в себя после борений материального
бытия, жизни, погруженной в непосредственность.
В науке
истина, облеченная не в вещественное тело, а в логический организм, живая архитектоникой диалектического развития, а не эпопеей временного
бытия; в ней закон — мысль исторгнутая, спасенная от бурь существования, от возмущений внешних и случайных; в ней раздается симфония сфер небесных, и каждый звук ее имеет в себе вечность, потому что в нем была необходимость, потому что случайный стон временного не достигает так высоко.
Правда, нравственная воля называется у Канта «практическим разумом», для которого установляется свой особый канон, причем этот «разум» постулирует основные религиозные
истины:
бытие Бога, свободу воли и личное бессмертие, но каким бы именем мы ни называли веру, ее существо от этого не изменится: ЕСИ произносит только она, постулаты же лишь постулируют, но сами по себе бессильны утверждать
бытие Божие, это составляет, конечно, дело веры.
Нахождение, живое приобщение к
Истине явилось бы тем самым и преодолением философии, ибо сама философия проистекает из той расщепленности
бытия, его неистинности, при котором мышление оказывается обособленной областью духа, — «отвлеченным».
Истина — это не
бытие и не ничто, она состоит в том, что
бытие не переходит, а перешло в ничто, и ничто не переходит, а перешло в
бытие» (Гегель.
Коренное различие между философией и религией заключается и том, что первая есть порождение деятельности человеческого разума, своими силами ищущего
истину, она имманентна и человечна и в то же время она воодушевлена стремлением перерасти свою имманентность и свою человечность, приобщившись к
бытию сверхприродному, сверхчеловечному, трансцендентному, божественному; философия жаждет
истины, которая есть главный и единственный стимул философствования.
Если же философии реально доступна не
истина, а лишь истинность, теоретическая причастность сверхтеоретической
Истине, этим установ‑II ястся не только происхождение ее из греховной расщепленности
бытия, но и реальная связь с этой
Истиной, которая открывается в философии и говорит философствующему разуму на языке, ему доступном.
Истина в божественном своем
бытии есть и «Путь и Живот» [Слова Иисуса Христа: «Я есмь путь и
истина и жизнь» (Ин. 14:6).].
Он начинал чувствовать, что его
бытие со всею красотою и ограничением покоится на скрытой подпочве страдания и познания, что его аполлоновское отношение к жизни, подобно покрывалу, только скрывает от него ясно им чуемую дионисову
истину жизни.
Истина не есть
бытие, и
бытие не есть
истина.
Человек поставлен в своем духовном и в своем познавательном пути не перед
бытием, что совершенно не первично и означает уже рационализацию, а перед
истиной, как тайной существования.
Не существует предустановленной гармонии
бытия, единства целого, как
истины, добра, справедливости.
Но им никогда не удастся опровергнуть той
истины, что в страхе смерти, в священном ужасе перед ней приобщается человек к глубочайшей тайне
бытия, что в смерти есть откровение.
Никто не воспринимает полноты
истины и не живет полной правдой, не перешел в чистое
бытие.
Это есть спасение через знание той
истины, что
бытие есть страдание, т. е., в конце концов, спасение для немногих, ибо лишь немногие — знающие.
Феноменология откровения должна привести к сознанию той
истины, что духу, т. е. свободе, принадлежит абсолютный примат над всяким объективированным
бытием.
Истина мистического опыта встречи человека и Бога в глубине души сталкивается с понятием о Боге как абсолютном и самодостаточном
бытии.
Эта вечная
истина означает не что иное, как признание божественной тайны, лежащей в первооснове, в глубине
бытия.
Познание той
истины, что
бытие есть страдание, есть уже путь к избавлению от страдания, от горя
бытия.
Факт
бытия человека и факт его самосознания есть могучее и единственное опровержение той кажущейся
истины, что природный мир — единственный и окончательный.
И если астрология не может возродиться в наивно-натуралистической форме, как не может возродиться докоперниковский натуралистический антропоцентризм, то супранатуралистическая
истина астрологии, которая видит в космосе иные планы
бытия, закрытая для астрономии, возродится, возрождается и никогда не умирала [Беспристрастную и добросовестную историю астрологии можно найти у Кизеветтера в том томе его истории оккультизма, который называется «Die Geheimwissenschaften», с.
Или
истины совсем нет, и нужно прекратить всякие философские высказывания, или
истина есть творческий свет, освобождающий и осмысливающий
бытие.
Достижение
истины предполагает творческую активность духа, его противление разрыву субъекта и объекта и вражде между творчеством и
бытием.
Истину философского познания можно понять и принять лишь тогда, когда есть зачатки той интуиции
бытия, которая достигла высшего своего выражения в творческом познавательном акте философа.
И все-таки в Гегеле мы должны увидеть неумирающую
истину: для Гегеля познание было развитием
бытия, познание — бытийственно.
Истина есть освещение тьмы, и потому не может быть
истины о бессмысленной и беспросветной тьме
бытия.
Творчество тварных существ может быть направлено лишь к приросту творческой энергии
бытия, к росту существ и их гармонии в мире, к созданию ими небывалых ценностей, небывалого восхождения в
истине, добре и красоте, т. е. к созданию космоса и космической жизни, к плероме, к сверхмирной полноте.
Истина науки имеет значение лишь для частных состояний
бытия и для частных в нем ориентировок.